— Хочешь поехать в Мариуполь? Только нужен бронежилет.
Это первый вопрос, который я услышала в свой первый день в Донецке. От Никиты Цицаги. Я до сих пор не знаю, почему он решил позвать туда при случайной встрече в бюджетной гостинице.
Я тогда была потрясена ощущением максимально близости к военкорам. Я думала, надо будет лет 5 отработать, и потом уж.. А тут я в одной машине с Игорем Гомольским и Аней Долгаревой, стихи которой мы читали с мамой перед моим отъездом и плакали…А бронежилет дал Ринат Есиналиев и его товарищ, про которых я в книгах Захара Прилепина читала.
Война свела тех, кто никогда бы не встретился в обычной жизни.
В самом Мариуполе в первый раз боли я тогда не почувствовала – растерянность и непроходящий запах горелого и чего-то сладкого. Громыхали выстрелы, мы искали морской бульвар, потом искали Никиту, который убежал в соседний двор брать интервью. Местные прежде всего вели смотреть на захоронения. Они сами боялись к ним привыкнуть, и будто каждый раз сами себе заново напоминали – это безбожно и противоестественно. А вообще к войне люди ужасно быстро адаптировались: учились ловить рыбу, передвигаться под обстрелами, дежурить, писать на своих заборах – «Дети», а на разграбленных ларьках – «Всё уже украдено».
Все происходило так стремительно быстро, что казалось мы чувствовали движение земли под ногами и были максимально близко с теми, кто её вращал. Бойцы передавали веселые приветы домой на камеру, чтобы жены и матери увидели, что они живы, местные бабушки искали свои родственников через журналистов, записывая обращения из подвалов. По улицам бегали обезумевшие породистые животные: таксы, овчарки, спаниели. А в воздухе стоял аромат весеннего цветения: благоухали абрикосы, будто стараясь белизной прикрыть вывороченные черные внутренности домов. В некоторых прогалах можно было рассмотреть обстановку: бойцовская груша, детская кроватка.
С Мариуполем у меня связано много личного. Для меня там было и счастье, хотя это звучит цинично. В оправдание скажу, счастье было не в Мариуполе, а уже за ним, на берегу моря. Казалось, даже скамейки в виде растеряно улыбающихся такс прощали нам всё: мы сами тогда чувствовали свою смертность, а потому торопились жить. А в отеле меня ждала кошка, покраденая Аней Долгаревой из Мариуполя – это тоже вносило смысл в бытие.
И при каждом новом знакомстве, спустя неважно сколько времени мы всегда спрашиваем: а где ты был во время Мариуполя? Это важно. Удивительно осознавать, как дорогие, но ещё незнакомые мне тогда люди штурмовали завод Ильича, пока я брала интервью у местных бабушек.
Мариуполь был первой важной вехой на пути российской армии и сразу последней, где журналисты могли работать по-старому, просто следуя за нашими бойцами. Здесь ещё было возможно дойти до точки, где тебе говорили: 500 метров и Украина. Казалось, так и будет на дорогах войны.
А что сегодня? Сегодня до войны дойти порой труднее, чем воевать. Да, дроны убили журналистику – писал Никита Цицаги.
Так оно и есть. И журналистов.
А в Мариуполе это ещё была старая война, с ближним стрелковым боем, снайперами на домах. Это было кроваво и страшно, но — привычно для любой войны, а дальше боевые действия перешли на дистанционку. Убийство перестало выглядеть убийством, и в этом кажется предел бесчеловечности.
Мариуполь гремел на всю Россию, все знали, что там происходит. Но чем дальше мы идем по уже четвертой убитой весне, тем больше нас окутывает тишина. К 2025-м году не все знают о том, что ВСУ входили в Курскую область. Освободили Курахово? А это где?
К войне привыкают, так и есть. Но в Мариуполе мы ещё к ней не привыкли.
Источник: vk.com
