Шестой год продолжается конфликт в Донбассе, перешедший в состояние затяжной позиционной войны. Линия соприкосновения практически не меняется, хотя время от времени ВСУ занимают поселки «серой зоны».
Одна из особенностей жителей Донбасса в том, что многие остаются в своих домах, в своих селах даже в ситуации очевидной опасности. Во время обстрелов ВСУ они спускаются в подвал, а потом восстанавливают дома, собирают на участках осколки и живут дальше.
Совершенно непостижимая любовь к своей земле, пусть и к небольшому участку… К улицам, по которым эти люди привыкли ходить с детства. Донбасский характер — это способность выживать в самых невероятных условиях, держаться за дом, за землю. И защищать родной край от многократно превосходящих сил противника.
Федеральное агентство новостей посетило «красную зону» на окраине Донецка, расположенную близь развалин когда-то великолепного международного аэропорта «Донецк» имени Сергея Прокофьева (ДАП). В 2014-2015 годах здесь шли страшные бои. Но и потом, вплоть до сегодняшнего дня, защитники Донбасса удерживают здесь свои позиции, не давая противнику войти в город.
За несколько часов, проведенных в окрестностях аэропорта, корреспондент ФАН неоднократно слышала звуки «прилетов»: так украинская сторона, видимо, демонстрировала свою «приверженность» Минским соглашениям. Прилетало далеко, в том числе и что-то явно «тяжелое».
Тем не менее здесь живут люди. Самое известное место в поселке, примыкающем к аэропорту, — улица Стратонавтов. Корреспондент ФАН приезжала сюда в конце 2015 года, когда весь Донецк укрывал, как тут говорят, «сепарский туман», защищающий от снайпера, при этом делающий все вокруг несколько ирреальным.
Тогда этот район только начинал оживать. Ехать приходилось быстро: водитель опасался внезапного обстрела. Но гнать получалось не всегда — объезжали бетонные блоки, горы странного мусора, которые могли оказаться чем угодно, и ямы от попаданий. Вдоль дороги с уцелевших столбов свисали провода. На обочине нелепо и жутко торчали столбы, сломанные неведомой страшной силой в паре метров от основания.
В настоящее время здесь можно ездить более-менее спокойно: прилетает гораздо реже, дорога сделана. Тем не менее это ни что иное, как «красная зона», в которой, по-хорошему, гражданским не место.
Однако многие приезжают сюда из Донецка ухаживать за огородами: на обратном пути автобус был заполнен пассажирами. Есть и те, кто здесь живет. ФАН пообщался с людьми, которые, несмотря на реальную опасность, остаются в поселке.
Ранее ФАН опубликовал беседу с пенсионеркой Аллой, которая называет себя «ребенком войны и стариком войны». В этот раз собеседницей агентства стала Татьяна Васильевна, живущая при Храме Святителя Игнатия Бренчанинова.
Во время активной фазы боевых действий храм был сильно разрушен. На сегодняшний день его практически восстановили, уже ведутся отделочные работы. В домике при храме корреспонденты ФАН встретили милую женщину.
— Вы же местная жительница? Тут живете?
— Да, я тут живу… В данный момент — при храме, поэтому вы тут меня и застали… Дом у меня был в районе аэропорта. Может слышали — хутор Веселый?
— Да, конечно слышали!
— Вот за Веселым сразу идет еще один поселок, частные дома. И вот там я жила…
— В 2014 году тоже здесь были или выезжали?
— Когда началась война, то как раз со стороны аэропорта очень сильно бабахали. Тогда как раз недавно хороший новый аэропорт построили… Вот раз попали — только столб снесли на улице, двери у меня выскочили. А второй раз, уже в 2015 году, опять туда же попало. Я вот думаю — они что, в одну точку стреляют? С краю дом целый, мой дом разбит. И рядом соседский тоже разбит. А дальше там дома только немного повреждены: их можно подремонтировать и жить.
А у меня получается дом в первой категории. Шла война, попал снаряд… Мы же как раз ремонт начали делать: купили ДСП, зять хотел там все оборудовать, получше сделать. Хороший дом, новый, со шпал. Кирпич выписали, строились с мужем, с родителями, с соседями. Дружно жили, все друг другу помогали. Родственники приезжали.
— Сейчас не так?
— Сейчас уже этого нет. Родственники те многие поумирали, а молодежь к этому не приспособлена. Время такое — все меняется. Так уж жизнь повернулась. Мне же сразу не плакалось. Думала: «Ну, что ж, война — не я первая, не я последняя». Но когда все это продолжается уже пять лет, у меня уже встает ком в горле. Щитовидка начала барахлить: по делу и не по делу плачу… Слезы накатываются. От радости плачу, а от горя — еще больше воешь.
— А что теперь с домом?
— Дом не подлежит ремонту. Он сгорел полностью: осталась только газовая труба и фундамент на месте. Все шпалы сгорели, кирпич отвалился. Забор из кирпича и ворота остались. Гараж у нас был построен: там стояла машина зятя, по тем временам — крутая.
— До войны обеспеченно жили?
— Середняки: не бедные, но и богатством не умывались. Нам хватало. Жизнь шла своим чередом. Дети росли. Сын женился, в армию ушел. А потом и дочь замуж вышла. А мы остались в этом доме. Муж потом умер…
— А сейчас вы при храме живете?
— Я же по сей день без жилья. Сначала моталась. Могла, конечно, в общежитии жить — мне в исполкоме давали. Но объяснили: «Сама знаешь, как в общежитии — ты ж не одна будешь, там вас сколько будет…» Я по хаткам походила, даже отсюда девочки к себе приглашали. Но семья есть семья. Бывает, конечно, что и не делала бы нечего — немощи одолевают. Говорю батюшке: «Надо мне квартиру искать».
А у нас тут раньше предыдущий батюшка — Царствие ему небесное — жил на втором этаже [домика при храме]. Там комнату отделали, окно поставили. Мне нынешний батюшка и говорит: «Ну и живит там, я с тебя ничего брать не буду». Так я там и живу… Здесь, в храме, работаю — у батюшки просфоры выпекаю. Он мне говорит: «Ты у меня второе лицо, без этого я не смог бы в алтаре вести службу». Можно сказать, у бога зарабатываю.
— Часто бывает, когда что-то прилетает?
— Ну, ребята вы мои дорогие, сейчас вроде ж перемирие какое-то. Не часто бывает, уже реже. Но иногда с той стороны, с Песок (поселок Пески находится под контролем ВСУ. — Прим ФАН) – бабах, бабах... Думаю, что ж там такое — то ли друг другу мешать стали, то ли кого-то заметили… Ничего не поймешь!
Люди на Украине нормальные, хорошие, но они ведь уже смиряются со всем этим. А правительство какое ни выберут — все равно одно и то же. Непонятно, куда они стремятся и чего они хотят. Есть надежда, ждем: может что-то и решится.
— На Россию надеетесь?
— Знаете, у нас же тут в Донбассе любят [президента России Владимира] Путина, уважают его. Я вот лично считаю, что не все президенты, конечно, без ошибок, но у него уж точно нет той глупости, как у некоторых. Он сознательно все делает, все взвешивает. Людей не обижает, не кидается на них, как зверь. А этот [экс-президент Украины Петр Порошенко] прилетел, с самолета побомбил, все разрушил.
Все это понимают, кто был тут в городе, кто все слышал и видел. Многим ведь караул как досталось! Мне мама звонит, говорит: «Ты слышала, как стреляли? Ой, как страшно!» На окраинах люди ведь погибают. Неужели Киев думает, что так им и надо?
— Много народу в поселке осталось?
— Нельзя сказать, что людей много, но люди возвращаются. По воскресеньям в храм приходят 30–40 человек. А по большим праздникам храм полон. Храм у нас большой!
— Храм сильно пострадал от войны?
— Да, особенно снаружи. Самолет летел, сбросил снаряд — крышу снесло вместе с куполом. Нам [бывший глава ДНР] Александр Захарченко очень помогал в восстановлении. Царствие ему небесное! Ежедневно за него молимся. Он был очень близок к народу. Захарченко к нам приезжал, всегда разговаривал с людьми. Человек из народа! Совершенно он был не высокомерный. Всегда старался отозваться, не пройти мимо. Тяжело, конечно, было узнать, что его убили. Он же такой ад прошел, в окопах был…
— Как вам кажется, больше людей потянулись к вере после начала войны?
— Люди, которые были с богом, продолжают молиться: «Господи помоги, господи спаси». Но есть и те, кто изменился. Вот возьмем моего зятя. Он хотя в храм не ходит, все равно говорит: «Я изменился, я уже не тот, какой был раньше». Отрывистый такой, со своим «я». И я стараюсь его чему-то научить.
Надеюсь, что такие люди поймут, что без бога, как говорится, не до порога. Нам же всем раньше не до этого было. Строились и так далее. Я и сама постепенно, только после 50 лет, к вере пришла. Как-то раз, когда муж ушел из жизни, дети поженились, одна девочка позвала меня на праздник Жен-Мироносиц, 13 мая это было. Пришли: стол накрыт, цветы, яблоки, свое вино — кто что принес. Батюшкина матушка рассказывала нам все.
А сейчас, пару месяцев назад, она снова открыла Воскресную школу. Туда пока только взрослые ходят, человек 20. С детьми они тоже будут заниматься.
— Семьи с детьми тут живут?
— Да, с детьми тоже приходят. Как-нибудь приезжайте в воскресенье — увидите. У нас так заведено: они выскакивают вперед, к алтарю. Когда начинают читать «Верую» или «Отче наш», все стоят, кто знает — тот повторяет.
— То есть, несмотря на близость фронта, жизнь здесь налаживается?
— Да, люди надеются, что все образуется, что все это прекратится. Перестали бы они [украинские власти] уже. Как на Западной Украине говорят: «Отделите их, и хай они там сами». Ну, так, пожалуйста, отделите и не лезьте! Не убивайте нас, не говорите «наших хлопцев побило». Хто ж буде бити, якщо вони самі не полізуть? (по-украински «Кто ж будет бить, если они сами не полезут». — Прим ФАН] Не лезли бы — никто б вас не трогал…
— Российский паспорт вы уже получили?
— Нет, пока не делала…
— Пенсию украинскую сейчас получаете?
— Первые два года, 2014–2015, я оттуда [с Украины] получила пенсию. Мне вернули. А потом началось: нужно ездить через блок-посты, 60 дней прошло - поезжай, отмечайся, найди там прописку. Так еще нужно, чтобы какой-то человек согласился прописать. Потом переживаешь: как ты там проедешь. Мне дочь и говорит: «Мама, ты хоть сердце не угробляй. Поживи, сколько тебе богом отведено». Туда же люди едут, а назад возвращаются — дома у них случается сердечный приступ или даже в дороге: на блок-посту или еще где-то плохо становится. Остановила я всю эту музыку. Думаю, жила я и с божьей помощью еще проживу. Все управится.
— А ДНР платит вам пенсию?
— Сейчас в ДНР нам добавили. Была 3,2 тысячи рублей, сейчас получаю 5,1 тысячи. Ну и слава богу! Я привыкла всем сама помогать, но и мне иногда что-нибудь принесут, помогут.
А так — справляюсь сама. Много ли мне надо? У нас же даже одежды не было. Мы же не знали, что так будет — не забирали [из домов]. Думали же, что перестанет, все прекратится. Нам многие одежду с гуманитаркой привозили — из Москвы, из Петербурга. А еще посуду, кастрюльки. Даже холодильник, микроволновую печь. Слава богу, люди отзывались через Интернет и приезжали, привозили необходимое, том числе и продукты. Солдаты [бойцы ДНР] все, сколько у них продуктов было, привозили в храм. И муку, и крупу, и консервы!
— Вот вы упомянули холодильник. Здесь сейчас электричество есть?
— Есть.
— А вода?
— И вода есть. Если где-то обстрелом что-то повреждается, и возникают перебои — сутки, не больше. Но на это обижаться нельзя, потому что власти стараются восстанавливать — по первому зову приезжают. Слава богу, никогда не было такого, чтобы уехали и забыли. И по городу [Донецку] смотришь — ходят ребята в желтых жилетках, стараются, чтобы было чистенько убрано.
Раньше, кстати, столько людей на дороге не работало, потому что было, где работать. Многие шахты не работают. Октябрьская шахта (недалеко от улицы Стратонавтов. — Прим. ФАН) не работает… Сейчас за неимением другой какую-то работу все равно надо выполнять.
— «Октябрьская» совсем прифронтовая…
— Да, совсем близко. И завод. Я, например, работала на Донецком казенном заводе химических изделий (ДЗРХИ был практически полностью уничтожен в начале 2015 года попаданием украинской ракеты «Точка У». — Прим. ФАН), поэтому мне и платили пенсию на Украине.
Сотрудники ФАН тепло попрощались с Татьяной Васильевной и уже направились в сторону распложенного в нескольких километрах Донецкого женского Иверского монастыря, расположенного в непосредственной близости к ДАПу. Хотя там по большим праздникам проходят службы, восстановление пока не началось из-за идущих боевых действий.
Внезапно они услышал голос собеседницы. Татьяна Васильевна, несмотря на возраст, бежала к ним с чем-то ярко-оранжевым в руках. Это оказались две хурмы. Хотя они понимали, что фрукты, скорее всего, куплены женщиной для себя на последние деньги, отказываться здесь, в Донбассе, — значит, очень сильно обидеть человека. Вручая хурму, женщина спросила, как зовут новоиспеченных знакомых, и пообещала молиться за корреспондентов ФАН.