Пять лет назад в Донбассе произошло событие, которое многими «на большой земле» осталось незамеченным. С отставкой Игоря Стрелкова (И.В. Гиркина) с поста министра обороны Донецкой народной республики, закончился краткий период, который на патриотическом фланге российского общества порой называют «белым» (а последующий — соответственно, «красным»). На эту деликатную тему с корреспондентом «Росбалта» беседует Игорь Иванов - председатель Русского общевоинского союза (РОВС), человек, который начинал у Стрелкова командиром отделения штурмовой роты во время Славянской обороны, а затем некоторое время был начальником политотдела армии ДНР.
— Игорь Борисович, название «Донецкая народная республика» подразумевает как минимум социалистический характер этого государства или территории. В то же время, вы считаете себя и своих боевых друзей «белыми», наследниками Белой гвардии. Как это можно объяснить?
— Начнем с названия. Я лично ничего социалистического здесь не вижу. Социалистические страны никогда народными не были — они ими были только по названию. Это были тоталитарные режимы.
Если же говорить о народных движениях, то они к большевикам никакого отношения не имели. Восстание 1921 года в Тамбовской губернии было в прямом смысле народным: там крестьяне восстали. Так что, это штамп советских времен, когда слово «народный» ассоциируется с социализмом. Народ — не коммунисты, не члены партии.
И в 2014 году движение было в прямом смысле народным, без всяких кавычек и условностей, и никакие партии к нему не имели отношения. Я всего два раза в жизни участвовал в таких движениях, когда народ «никто никуда не посылал», а он сам объединяется в опаснейший момент и начинает защищаться.
Никаких партий там не было вообще. Партии растерялись и проявили полную беспомощность: как украинские, так и российские. Где были КПРФ, КПУ, «Суть времени»? Их представителей не было на фронте.
Был порыв народный: соединиться с Россией! Да, были референдумы, на которых народ высказывался за присоединение к России. К сожалению, никаких решений принято не было, все растерялись: и российские власти, и украинские, и американские. А народ — все жили этим, ни о какой автономии в составе Украины речи не было.
— «Отсюда» не всегда видно: «что именно вам сделали» новые украинские власти? И какие события «спустили курок» донбасского восстания?
— Во-первых, не только «новая», но и «старая» украинская власть за 23 года своего существования успела в Донбассе так настроить против себя людей, что от нее все хотели уйти в Россию. Нельзя народ унижать. А русских поставили в положение людей второго сорта. Я ездил на Украину до войны, видел, что там происходило, был в Киеве и Львове. В Киеве сюрреалистическая ситуация: весь город говорит на хорошем русском языке. Я единственный раз услышал там украинский язык от туристической группы из Львова. При этом ни одной русской надписи нет. Украинский язык навязывают, никто его не хочет.
Во-вторых, если уж говорить о восстании, то восстание было с другой стороны. И организовали его те, кто сверг Януковича. Какой бы он ни был плохой, непопулярный — все понимали, что это позорный президент, но он был законный. Произошел государственный переворот.
— Все-таки, каковы ваши политические взгляды, и какой порядок вы хотели установить на отвоеванных землях?
— Взгляды председателя РОВС — конечно, антикоммунистические. Но думаю, что на той войне это не имело никакого значения. Это все — из ХХ века, из предыдущих эпох. Здесь ни «белые», ни «красные» значения не имели. Столкнулись две силы: русофобы, антироссийски настроенные националисты и Запад, который их курировал, с одной стороны. И с другой — то, что называют Русским миром, Ополчение, которое, конечно, имело свою идеологию. Она была по-настоящему русской. В этом смысле можно сказать, что она была белой.
Что же касается порядка, то мы и наводили там порядок, покончили с преступностью, наркоманией, пьянством. Мы и мечтали о таком государстве, еще с советских времен: в СССР ведь был бесконечный «блат», и на Украине сплошная коррупция. Мы хотели со всем этим покончить и построить справедливое русское православное государство и армию, основанную на понятиях офицерской чести.
— Как вы лично пришли в Донбасс? Знали ли вы до этого Игоря Стрелкова?
— Со Стрелковым знаком с июля 1991 года. Я тогда был сопредседателем историко-патриотического объединения «Русское знамя». Мы боролись за то, чтобы вернуть Санкт-Петербургу его историческое имя. Стрелков на пять лет моложе меня, он был студентом Московского историко-архивного института. Мы тогда установили первый в СССР памятник героям Белого движения на Пулковской высоте.
Я работал в Питере на двух работах: историк, работал в школе и в гимназии, а деньги зарабатывал, где можно. А в Славянск я пришел со своей группой уже после Стрелкова, в июне. Это был очень тяжелый период, потому что Стрелков находился уже в окружении. Нам нужно было не только перейти границу и пройти по всему Донбассу, но и через кордоны украинских войск в окруженный Славянск. Даже Стрелков нам сказал: не пройдете. Но мы прошли, Господь нам помог.
Нас было всего около десятка, без оружия. Но это была очень хорошая группа: большинство добровольцев даже в армии не служили, а в моей группе были офицеры и сержанты с опытом. Почти все были подготовлены. И мы хорошо вписались в славянский гарнизон, многие потом отличились в боях, дослужились до капитанов, майоров, подполковников, впоследствии все отмечены боевыми наградами».
Сначала, по прибытии в Славянск, мы пробыли в тылу часа полтора. Стрелков нам сказал: произошел танковый прорыв под Ямполем, противник прорвался, наш батальон очень сильно пострадал. Нам сразу выдали оружие и направили на передний край. Вообще-то с оружием было плохо: начиналось с каких-то охотничьих ружей, электрошокеров. Потом стало украинское оружие попадать, и даже некоторые подразделения ВСУ начали к нам переходить со своим тяжелым вооружением. Штурмовали отделения милиции, там какое-то оружие добывали.
Добровольцы первой волны очень многим жертвовали. Им никто не платил никаких денег. Наоборот, они платили, закупали снаряжение, обмундирование. Выдавать было неоткуда, как и деньги на дорогу. Мы все были вынуждены оставить семьи и работу. У кого-то был собственный бизнес, который, естественно, рушился, когда человек все бросал и уходил воевать. Если человек погибал, его семья ничего не получала. Нас ведь действительно никто туда не посылал.
Но у нас было несколько месяцев всенародного порыва. Люди вдруг оказались объединены одной общей идеей. Мы истосковались по этому чувству: уже много десятилетий не можем себя одним народом ощутить. Я это и в армии видел. Целый век вытравливали национальное сознание: русским было невыгодно быть. Многие поэтому и сегодня ностальгируют по событиям пятилетней давности.
— Собирались ли вы просто присоединить Донбасс к России или, может быть, наступать на Киев?
— Из Питера я, конечно, не мог видеть реальной ситуации. Стратегически, наша задача — воссоединение России: Великой, Малой, Белой. Но это — на годы, посмотрим, как будет развиваться. А тогда мы все ожидали, что произойдет нечто подобное крымскому сценарию. Но разницу сразу почувствовали. Никакая российская армия так и не пришла, мы сдерживали противника в соотношении 10:1.
— Что же произошло потом, всего через несколько месяцев, начиная с августа?
— В августе фактически произошла смена военного и политического руководства в республиках. Вместо Александра Бородая премьером был назначен Захарченко, малоизвестный тогда человек для большинства рядовых ополченцев. Он же стал командующим вместо Стрелкова. Был назначен новый министр обороны, все мало-мальски руководящие должности заняли местные. Но подготовка добровольцев из России была, как правило, на голову выше. А у местных — сват-брат-коррупция.
Мы — добровольцы кризисного часа. Когда российская армия не могла входить, а русских стали убивать, как в Одессе, ополчение первой волны честно отработало свой этап. А потом начались другие веяния: Минский договор. Я думаю, что ни Стрелков, ни кто-либо из нас не был готов подписывать Минский договор. Для этого нужны были не пассионарии, а прагматики.
Все превратилось в обычную республику с обычными органами управления, с зарплатой в армии — никто уже не собирался идти на Киев, не говорил об объединении русских земель, о присоединении Новороссии: то, что всех грело в 2014 году, уже не поддерживалось ни в России, ни в Донецке. Ушла и православная составляющая. У нас каждый день в Донецке был крестный ход, это ушло. Сейчас это совсем другая ДНР. Мне об этом многие пишут и говорят.
Почему — это вопрос большой политики. Ключ от этой ситуации лежит не в Донецке, не в Киеве и даже не в Москве. Он лежит в Вашингтоне. Либо эти ребята добьются своего — распада России — либо поймут, что они надорвались на этом, и тогда закончится война на Украине.
Я думаю, что рано или поздно Россия объединится. Если устоит. Другой вопрос, это ни в коем случае не должно делаться военным путем. Нужно создать здесь, в РФ, такие условия, чтобы всем, отколотым от России частям, хотелось вернуться на свою историческую родину.
Беседовал Леонид Смирнов
О том, как оценивают ситуацию на Украине, можно прочитать здесь.
"Никакая российская армия так и не пришла, мы сдерживали противника в соотношении 10:1".
