Священник УПЦ МП Феофан (Кратиров) в марте 2015 года был похищен сотрудниками СБУ из Свято-Успенского Николо-Васильевского монастыря под Донецком и вывезен в Мариуполь, где был подвергнут пыткам. Монаху удалось выжить, но события четырехлетней давности до сих пор стоят у него перед глазами, заставляя возвращаться в прошлое.
В застенках киевского режима находятся тысячи человек. С чем сталкиваются эти люди? Какое давление и прессинг испытывают? Кто их мучители? На эти и другие вопросы отец Феофан ответил в беседе с военкором Федеральной агентства новостей Юрием Котенком.
Зона смерти — аэропорт Мариуполя
— Отец Феофан, вы прошли через плен украинских силовых структур. С чем вы там столкнулись?
— С пытками. Людей в 2015 году отправляли в расположение батальона «Азов» в районе аэропорта Мариуполя, где сажали в «холодильник». Это страшное место. «Холодильник» — небольшое помещение с плотно закрытыми дверьми, дышать там практически нечем.
Меня туда не повезли, а вот мои сокамерники там были. Там же, кстати, практиковали пытку на дыбе, подвешивали и пытали людей на ней, добывая важные сведения.
— Была информация, что под Мариуполем находят могилы, в которые закапывали убитых людей.
— По моим данным, в районе аэропорта Мариуполя находится захоронение людей, погибших в украинских застенках. Расстреливали, пытали, добивали. Тяжелораненого могли бросить к трупам умирать, не закапывая. Мне рассказывали, что не раз на краю ямы с убитыми имитировали расстрел. Могли выстрелить — тяжело ранить, ударить ножом и бросить в яму, чтобы человек доходил.
— Зверства нацбатов или тербатов — отдельная страшная тема, по которой будут еще не одно разбирательство и суды. А если человек попадал в официальное СИЗО?
— Сидеть с уголовными товарищами в СИЗО — не самый худший вариант, потому что они спокойно относились к нам (ополченцам и сторонникам республик Донбасса. — Прим. ФАН). Но хватает и других примеров. Мы слышали, как во львовской тюрьме забили насмерть ополченца, добровольца из России Валерия Иванова.
Шокер, бита и вода
— К вам применили пытку удушения водой. Как это выглядело?
— Этот комплекс «следственных мероприятий» начинается, когда тебя сажают на низенькую лавочку, как в спортзале, в помещении тира Мариупольского отдела СБУ на Георгиевской улице, 77. Руки на время пытки застегивают за спиной. Задают вопросы и бьют пластиковой палкой. Начинают с коленей. Затем подключают в дело биту, не обычную, а такую толстую дубину сантиметров 10 в диаметре. Бьют по почкам, по животу, по ногам — куда попало. Потом в ход идут поставленные боксерские удары кулаком в голову.
Еще — шокером: в шею, спину, ноги. Шокер вообще применяют очень много и часто. Не то чтобы кнопку нажали и щелкнули. Нет, держат по 10—15 секунд, и начинается очень сильная боль. Истязают.
«На десерт» идет пытка водой. Меня положили на пол, руки — в наручниках за спиной. Затем надо мной поставили две лавочки: одну — на уровне грудной клетки, другую — на уровне колен. На них сели крепкие бойцы. Мне это удалось увидеть, несмотря на то, что натянули шапку на глаза. Когда оказался на полу, в щелочку я увидел тех, кто сидел надо мной.
— Я уже не осмеливаюсь и спрашивать, что было дальше…
— Ощущения такие, что, кажется, руки отомрут. Они за спиной затянуты наручниками, кисти онемели.
Кладут на лицо грязную тряпку с пола и начинают поливать из баклажки водой. Человек начинает медленно, постепенно задыхаться. И из этой ситуации не выкрутишься никак. Пытаешься повернуться на бок, сердце работает, не хватает воздуха. А они голову возвращают под струю воды. Голову держат руками, чтобы ты никуда не увернулся.
Вместо доктора пришел садист
— Расчет на то, чтобы человек медленно захлебывался?
— Ртом начинаешь хватать воздух, и вода проникает в легкие. Мне еще хотели по зубам пистолетом ударить: я почувствовал, как прикасались железом к лицу, примеривались. Но, видимо, этот (полковник СБУ. — Прим. ФАН) Хараберюш, покойник ныне, сказал подельнику: «Не надо, убери».
Кстати, во время пыток мне этот пистолет подсовывали в руки так, чтобы на рукоятке остались отпечатки пальцев.
— А руководил процессом именно Хараберюш?
— Да, он мной лично занимался. Его фамилию я услышал впервые, когда мне меру пресечения определяли в зале суда. Я уже ждал в наручниках, когда следователь, который вел мое дело, отошел с прокурором к окну и полушепотом сказал: «Им Хараберюш занимался, но сейчас он в отпуск ушел…» Мне еще тогда это резануло слух. Поразила странная, как кличка, фамилия. Мазепа, Петлюра, Хараберюш… Что-то бесформенное и страшное.
— Сколько раз вас пытали «утоплением водой»?
— Топили один раз, в первый день — 3 марта 2015 года, но этого хватило с лихвой.
— Потеряли сознание?
— Нет, но был на грани. Пытку утоплением закончили, когда я встал уже на мостик, как при столбняке: на макушку головы и на пятки, выгнувшись в дугу. Судорогами стало сводить мышцы спины.
Во время пытки утоплением старались переломать ноги. Битой били по голеням. У меня потом полгода ноги были синего цвета от этого. Ходить было больно, сильно болели кости.
— Мучители ваши известны?
— Да. Вот Хараберюш-покойник. Почему я его еще запомнил? В первый день, когда меня после пыток привели в камеру, у меня начались галлюцинации. Виделись совершенно нереальные вещи. В камере сидели два уголовника. Сама камера, кстати, была оборудована из бывшей оружейки. На полу было размазано большое пятно засохшей крови — ее даже не смыли. Она там так и осталась на полу.
Так вот, когда сокамерники увидели, что я весь синий и галлюцинирую, то стали стучаться в дверь и звать дежурного: «Сделайте что-нибудь, врача позовите. Он помрет, а вы на нас спишете».
— Доктор пришел, наконец?
— Открылась дверь, решетка. Зашел высокого роста человек. Я сижу. Мне плохо. А зашедший — это был Хараберюш — начал орать на меня с матом: «Смотри на меня, …! Притворяешься? Я сказал, смотри сюда, …! Я сейчас вызову врача. Если он скажет, что ты притворяешься, я тебя, …, здесь пристрелю!»
Я приподнялся и попытался сфокусировать взгляд. Я его запомнил, а потом опознал по фотографии. Я никогда не забуду черный взгляд, глаза, что горят с адской ненавистью.
Меня пытал одноклассник родственницы
— В ролике СБУ, выпущенном в память Хараберюша, его жена рассказывает о том, какой он был верующий…
— Он пытал меня, зная, что я — священник. Он требовал, чтобы я называл свое мирское имя. Я говорил, что я — Феофан, на что он отвечал, что это глупости. Орал: «Паспортные имя и фамилия!» Спрашивал меня: «Ну что, будешь меня проклинать? Анафематствовать, да?» Хотя я был абсолютно спокоен. Тогда он сказал: «А может, я вообще не христианин, а мусульманин».
У меня была дерзкая мысль — спросить, как отвечают магометане на слово «Такбир». Но я не стал этого делать. Я понял, что когда дерзят человеку такого обиженного мировоззрения, он звереет. Тем более, если этого человека в школе поначалу обижали, а потом он вырос, начал спортом заниматься.
— Эти проблемы были у пытавшего вас сотрудника СБУ?
— Моя родственница училась с ним в одном классе, поэтому мне все прекрасно о нем известно, каким он был.
Насколько же круглая земля! Получается, одноклассник моей родственницы пытал меня. Кто бы мог подумать? У меня все время был пакет на голове, я его не видел, но голос слышал. И я узнал этот голос, когда непосредственно сам Хараберюш рассказывал о себе в СБУшном ролике.
Но скажу, что никакой ненависти, злобы и негатива к нему я не испытываю. То, что касается меня, я простил ему. Что касается других, бог ему судья.
— Почему же вас пытали? Что хотели узнать? Признания добивались?
— Да.
— Вы признались в чем-то?
— В том, что доставлял информацию «разведке ДНР». Там признаешься и не в том. Но самого важного-то я и не сказал, слава богу. И никто от моих действий не пострадал. Шло следствие, спецрасследование СБУ, но они не нашли от моей деятельности ни потерпевших, ни пострадавших, ни материального ущерба, ничего.
— После того как вас обменяли, вы на Украине — персона нон-грата?
— Да, я там в розыске. После этого уже 15-16 раз в Мариуполе назначали суды. Но каждый раз, когда туда приезжал мой адвокат, это заканчивалось ничем — они постоянно переносили заседания. Когда я лично позвонил в суд и спросил, по какой причине заседания постоянно переносят, мне ответили, что у них есть другие «важные дела».
Я написал обращение в суд, подробно описал то, что происходило, изложил свою мотивацию: почему я, находящийся в розыске, не приезжаю в Мариуполь. Они заставляют, чтобы я приехал в суд под любые гарантии, с ООНовцами, ОБСЕшниками, правозащитниками, с кем угодно.
А я ответил, что меня вызывают в то же самое место, где меня пытали и убивали: «И вы еще удивляетесь, почему я не еду?»
