Кто и почему подписал Акт о безоговорочной капитуляции Японии со стороны Советского Союза
2 сентября 1945 года на борту американского линкора «Миссури» был подписан акт о капитуляции Японии, завершивший Вторую мировую войну.
От СССР подпись под этим важнейшим историческим документом поставил генерал-лейтенант Кузьма Николаевич Деревянко – советский представитель при штабе главкома союзными войсками на Тихом океане генерала Макартура.
Многих до сих пор интересует, почему это право было предоставлено не кому-то из прославленных маршалов, а мало кому известному генералу, коих в Советской Армии в 1945-м было около шести тысяч. Ведь со стороны союзников на борту «Миссури» присутствовали «звёзды» первой величины во главе с пятизвёздным генералом Макартуром (на тот момент в армии США таких было всего четверо).
От американцев капитуляцию принимал триумфатор Мидуэя и Лейте адмирал Нимитц, от англичан – командующий флотом империи на Тихом океане адмирал Фрэзер, от французов – знаменитый генерал Леклерк, от китайцев – начальник оперативного отдела ставки Чан Кайши генерал Су Юнчан.
Казалось, в этой компании более уместно присутствие главкома советских войск на Дальнем Востоке маршала Василевского или кого-то из командующих фронтами, только что разгромившими Квантунскую армию, - Малиновского, Мерецкова или Пуркаева. Но вместо них на борту «Миссури» был Деревянко, еще недавно занимавший сравнительно скромную должность начальника штаба 4-й гвардейской армии.
По этому поводу у некоторых либеральных историков даже родилась гипотеза, согласно которой, отправляя на подписание акта всего лишь генерал-лейтенанта, Сталин хотел принизить значение войны на Тихом океане, главенствующую роль в которой играли американцы. Вот, капитуляцию Германии принимал наиболее прославленный советский полководец Жуков, а для Японии сгодился и один из штабных, который чем-то привлек внимание «кровавого тирана на кремлёвском троне».
На самом же деле всё было не так, и в основе решения Верховного главнокомандующего о выборе советского представителя для участия в завершающем эпизоде Второй мировой лежали совсем иные мотивы…
К тому моменту отношения между Советским Союзом и союзниками по антигитлеровской коалиции серьёзно ухудшились. Избавившись от общего врага, наши вчерашние партнеры стали готовиться к столкновению с СССР. Это со всей очевидностью подтвердила Потсдамская конференция, в ходе которой Сталину пришлось иметь дело с закоренелым русофобом Трумэном.
Главком союзных войск на Тихом океане генерал Макартур тоже не скрывал антисоветских взглядов. В Москве хорошо знали и о страсти американского военачальника к театральным жестам: чего стоило одно его недавнее шоу под названием «Макартур освобождает Филиппины». В Кремле были уверены, что и на борту «Миссури» произойдёт нечто подобное.
«Тихоокеанский Наполеон» не обманул ожиданий, превратив капитуляцию японцев в настоящий спектакль с собой в главной роли. Макартур распорядился установить стол для церемонии на верхней палубе, чтобы обеспечить удобство для прессы и публики, которую составили матросы линкора, выступил с краткой речью для истории («Мы собрались здесь… чтобы заключить торжественное соглашение, посредством которого можно будет восстановить мир…») и устроил целое шоу из процедуры подписания акта.
Пригласив в ассистенты освобожденных им из японского плена генералов Персиваля и Уйэнрайата, Макартур расписывался по слогам, постоянно меняя ручки. Использованные принадлежности для письма он тут же раздавал в качестве сувениров. Публика ревела от восторга.
Сталин, зная об этой слабости Макартура, здраво рассудил, что участие кого-либо из советских маршалов в этом цирке может привести к конфликту, который в этих условиях был совершенно не нужен. Поэтому представлять Советский Союз на бенефисе американцев должен был не военачальник, а дипломат.
Но сотрудники наркомата иностранных дел на эту роль не годились, среди союзных генералов они бы смотрелись белыми воронами. Значит, надо было найти имеющего дипломатический опыт военного, и достаточно высокого ранга.
К тому же, нельзя было упускать уникальный шанс взглянуть на процесс начала оккупации американцами Японии, так сказать, изнутри. Повторно такая возможность могла и не представиться. Поэтому был нужен человек, владеющий английским и японским, умеющий не столько говорить, сколько смотреть, слушать, запоминать и анализировать. При этом такие его качества должны быть не очевидны для союзников.
Кузьма Николаевич Деревянко подходил на эту роль идеально. Бравый вояка с открытым и честным русским лицом, в достаточно высоком звании, но не принадлежащий к сливкам военной элиты СССР. Поэтому у союзников не могло быть на него более-менее подробного досье и его должны были воспринимать тем, кем он и казался.
Расчёт оказался верным. К генералу относились дружелюбно, но под плотную опеку не брали и по тусовкам с участием первых лиц не таскали – не того масштаба фигура. К его странным просьбам, например, о разрешении посетить пепелища Хиросимы и Нагасаки, которые в других условиях могли бы вызвать подозрение, отнеслись вполне снисходительно: раз хочет, пусть едет. Что интересного там может увидеть бывший начальник штаба армии, который про атомную бомбу знать ничего не может…
Между тем, если бы американцы могли заглянуть в личное дело сорокалетнего генерала, они бы реагировали иначе. Ведь биография у сына каменотёса из малороссийского села Косенивка под Уманью была не типичной для армейского генерала.
Ещё будучи курсантом Харьковской школы червонных старшин, молодой Кузьма Деревянко самостоятельно научился говорить и писать по-японски. Зачем ему понадобилось изучать один из самых сложных языков в мире, история умалчивает, но столь примечательный факт привлек внимание командования. Видимо, кому-то показалось не рациональным держать талантливого самородка на строевых должностях, и его направили учиться на специальное отделение Военной академии имени Фрунзе, где он вдобавок к японскому овладел английским.
После окончания академии Деревянко ждала служба в военной разведке. Ему было поручено организовать бесперебойный транзит из Советского Союза в Китай караванов с оружием, которое было необходимо для войны с японцами. Миссия была совершенно секретной – утечка сведений грозила Москве серьезным осложнением отношений с Токио, которые и так были далеко не безоблачными.
За успешное выполнение этого задания капитан Деревянко был награжден орденом Ленина, что для того времени было событием экстраординарным. Видимо, кому-то это показалось несправедливым, и вскоре свежеиспечённым орденоносцем занялась парткомиссия Разведуправления РККА. Деревянко обвинили в связях с «врагами народа» – незадолго до этого были арестованы и осуждены два его дяди и брат.
Разоблачители «кровавого сталинизма» утверждают, что в конце 1930-х и меньших оснований было достаточно для того, чтобы расстаться не только с партбилетом, но и с жизнью. Судьба Деревянко эту либеральную теорему напрочь опровергает. После нескольких месяцев разбирательств ему всего лишь объявили выговор. Но строптивый разведчик добился пересмотра дела. Выговор сняли решением вышестоящей инстанции – парткома наркомата минобороны.
Во время финской войны майор Деревянко был начальником штаба Отдельной особой лыжной бригады, неоднократно участвовал в разведывательно-диверсионных рейдах по тылам противника. В начале 1941-го выполнял секретное задание в Восточной Пруссии, вероятно, связанное с добыванием данных о приготовлениях немцев к войне с СССР.
Нападение гитлеровцев полковник Деревянко встретил в должности начальника разведотдела штаба Северо-Западного фронта. В середине августа 1941-го он возглавил рейд в тыл немцев, в ходе которого из концлагеря под Старой Руссой было освобождено около двух тысяч красноармейцев.
В мае 1942-го Деревянко был назначен начальником штаба 53-й армии с одновременным присвоением ему звания генерал-майора. Участвовал в сражении на Курской дуге, битве за Днепр, взятии Будапешта и Вены. За успешную разработку операций был отмечен полным набором «полководческих» орденов – Богдана Хмельницкого, Суворова и Кутузова. После победы некоторое время участвовал в работе Союзного совета по Австрии.
Вот такому человеку Сталин поручил представлять нашу страну на церемонии в Токийском заливе. Понятно, что выбор этот был отнюдь не случайным.
В ходе месячной командировки в Японию Деревянко осуществлял не только и не столько представительские функции. Так, он несколько раз побывал в Хиросиме и Нагасаки, буквально излазив с фотоаппаратом в руках выжженные руины. По возвращении в Москву генерала принял Сталин. Деревянко обстоятельно доложил о ситуации в Японии, состоянии её армии и военно-морских сил, настроениях населения. Особенно внимательно был рассмотрен его отчет и фотографии о результатах атомных бомбардировок. Деятельность генерала была полностью одобрена, за успешное выполнение задания ему был вручён второй орден Ленина.
В Стране восходящего солнца, язык которой он изучал с молодости, Деревянко провёл ещё четыре года в качестве советского представителя в Союзном совете по Японии. Несмотря на противодействие американцев, генерал последовательно отстаивал позиции нашей державы, регулярно внося заявления и меморандумы по чувствительным для советских интересов вопросам.
Именно настойчивость Деревянко позволила добиться подписания Макартуром директивы, предписывавшей японскому правительству «прекратить осуществление или попытки к осуществлению государственной или административной власти» на всех островах к северу от Хоккайдо. Это предполагало полный отказ Токио от Курильских островов, как северных, так и южных. Хотя именно это и предусматривалось решениями Потсдамской конференции, американцы в условиях разгоравшейся «холодной войны», были не прочь этот вопрос «заиграть».
Деревянко вернулся из Японии тяжело больным из-за радиоактивного облучения, полученного на пепелищах Хиросимы и Нагасаки. У него развился рак. Генерал умер в конце 1954-го, вскоре после своего пятидесятилетия, и был похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Некролог вместе с министром обороны Булганиным подписали маршалы Жуков, Конев, Василевский, Малиновский…
В мае 2007-го власти «незалежной» вдруг вспомнили, что генерал Деревянко был родом из-под Умани, и указом президента Ющенко ему посмертно было присвоено звание Героя Украины. Теперь у киевских правителей, известных своими парадоксальными оценками исторических событий, есть основания для заявлений о том, что Украина победила Японию.
Впрочем, если бы Кузьма Николаевич вдруг узнал, что оказался в одной компании с Шухевичем и Бандерой, он от своего геройского звания наверняка бы отказался. Ордена Ленина, Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого были ему дороже.
Источник: vk.com
