«В скобках было написано: иностранное государство — это Украина» Рассказы граждан Украины, которые попали в плен в ДНР и ЛНР и были выменяны обратно

 

НОВОРОССИЯ


Донецк, Краматорск, Крым, Луганск, Мариуполь, Новости ДНР, Новости ЛНР, Новости Новороссии, Приднестровье, Ситуация на блокпостах, Славянск, Широкино,

ОПОЛЧЕНИЕ НОВОРОССИИ


Сводки от ополчения Новороссии, Алексей Мозговой, Ополченец Гиви , Ополченец Моторола, Светлодарская дуга, Сводки Басурина,

ЛЮДИ


Адекватные политики запада, Игорь Стрелков,

СОБЫТИЯ


Бои за донецкий аэропорт, Дебальцевский котел, Константиновка, Марьинка, Отставка и арест А. Пургина, Переговоры в Минске, Расстрел автобуса под Волновахой, Стрельба в Мукачево,

ОРГАНИЗАЦИИ


Антимайдан,

УКРАИНА


Геническ, Днепропетровск, Запорожье, Киев, Киевская хунта, Комитет спасения украины, Николаев, Одесса, Подкарпатская русь, Правый сектор, Убийство Бабченко, Украина, УПЦ, Харьков,

ДНР


Горловка
Дебальцево
Ясиноватая

В МИРЕ


Вооруженные конфликты
Новости Белоруссии
Новости мира
Постсоветских пространство
Цветные революции




Война на Украине
 


2018-01-17 14:58


Взгляд с другой стороны, Антимайдан Украина, Сводки от ополчения Новороссии. Последние сводки с фронтов ДНР и ЛНР

27 декабря 2017-го состоялся самый массовый за два года вооруженного конфликта в Донбассе обмен пленными: между самопровозглашенными Донецкой и Луганской народными республиками с одной стороны и Украиной — с другой. На подконтрольную Киеву территорию вернулись 74 человека; сепаратистам передали 237 жителей Донецкой и Луганской областей, граждан России среди них нет. По просьбе «Медузы» журналистка Юлиана Скибицкая записала рассказы граждан Украины — обычного предпринимателя, пошедшего воевать добровольца и кадрового офицера — о том, что с ними происходило в плену.

Как проходил декабрьский обмен пленными

Обмен пленными был ключевым пунктом Минских соглашений, подписанных в феврале 2015-го; он случился почти три года спустя. 15 ноября 2017-го президент России Владимир Путин встретился с патриархом Кириллом и украинским политиком Виктором Медведчуком — спецпредставителем Украины в контактной группе по урегулированию конфликта в Минске. Медведчук попросил Путина «повлиять на сепаратистов», чтобы ускорить процесс обмена пленными. В тот же день Путин провел первые телефонные переговоры с лидерами ДНР и ЛНР — Александром Захарченко и Игорем Плотницким. 29 ноября 2017-го на встрече контактной группы в Минске Украина и представители сепаратистов договорились, что обмен состоится до Нового года.

Дата обмена — 27 декабря — стала известна за день до него. Обмен прошел в двух точках: возле пропускного пункта «Майорское» в Донецкой области и в районе населенного пункта Горловка. Всего на не подконтрольную Киеву территорию уехали 237 человек, в обратном направлении — 74 человека. Около 15 человек попали в составленный Киевом список для обмена, но отказались ехать в самопровозглашенные республики; это, например, одессит Анатолий Слободянник, которого обвиняли в похищении депутата Верховной рады Алексея Гончаренко.

Граждане России, находящиеся в украинских тюрьмах, участниками обмена не были. В Службе безопасности Украины (СБУ) «Медузе» сказали, что с 2014 года по статьям, связанным с терроризмом и сепаратизмом, были задержаны 135 россиян. 21 человек уже осужден и отбывает наказание, в отношении 47 продолжаются суды. Президент Украины Петр Порошенко говорил, что граждан РФ могут обменять только на украинцев, находящихся в российских тюрьмах.

«Медуза» не смогла найти пленных, вернувшихся из украинских тюрем в ДНР и ЛНР, и поговорить с ними. Самопровозглашенные республики, в отличие от Киева, не публиковали списки обменянных. Кроме того, почти сразу после обмена в социальных сетях появилась информация о том, что вернувшихся в Донецк и Луганск людей допрашивают местные органы безопасности; как правило, имена допрашиваемых тоже не назывались. Во «ВКонтакте» распространялись сообщения о необходимости помочь участнику обмена Максиму Гармашу: после его возвращения в Донецк министерство госбезопасности ДНР якобы обвинило его в сотрудничестве с СБУ, и он подвергался пыткам. Пресс-центры непризнанных республик не смогли оперативно прокомментировать «Медузе» процесс обмена.

Эдуард Неделяев

47 лет, предприниматель из Луганска; обвинялся в «государственной измене» и «разжигании вражды», был приговорен властями ЛНР к 14 годам лишения свободы; провел в заключении около года

До последнего момента мы вообще не знали, будет этот обмен или не будет. Всех, кого приготовили для обмена, попросили написать прошение о помиловании на имя [главы ЛНР Леонида] Пасечника. Но не обещали точно, поменяют или нет. Я узнал все уже только утром [27 декабря], когда была проверка зэков и сказали: «Собирайтесь, через час поедем».

Конечно, я обрадовался, но сомнения были до последнего. Всю дорогу конвой говорил, будто еще ничего не факт, все может поменяться. Я понял, что нас действительно поменяют, только когда мы приехали в Майорск и я увидел, кажется, [вице-спикера Верховной рады Украины] Ирину Геращенко — у меня окно было открыто, она подбежала, прислонилась к окну. Вот тогда я понял, что да — это правда.

Я всю жизнь занимался ремонтом электроники; когда началась война, свой профиль особо не менял. Я не знаю, как это объяснить… У меня чувство патриотизма с детства было укоренившимся. Поэтому, когда в Луганске началась «русская весна», я не смог просто взять и убежать. Я еще в 2006 году попал в аварию, получил инвалидность, к службе в армии был не годен. Но что-то полезное для страны делать хотелось. Пока в Луганске все еще было мирно, мы выходили на демонстрации за единую Украину, листовки печатали, вели беседы с людьми на улицах. Пошла массированная волна агитации со стороны Российской Федерации, и мы пытались ей противостоять.

Конечно, мы не думали, что в итоге дойдет до такого. Мы думали, что есть милиция, армия — они остановят происходящее. А потом вышло так, что милиция сама им [пророссийским протестующим] помогать начала. Это очень удивило.

[Когда в Луганской области начались боевые действия] мы в фейсбуке организовывались с волонтерами, выясняли координаты, где стояли войска противника, огневых точек, отслеживали передвижения. Я тогда в фейсбуке спрятал свои имя и фамилию, чтобы, если что, обезопасить себя. Старался писать о том, что происходит в городе. Украинских СМИ у нас уже не было, писали только элэнэровские, правды было получить неоткуда. Я старался ничего особо экстремального не писать, чтобы не привлекать внимания. Но, видимо, не сдержался.

В день ареста, это было 22 ноября 2016 года, я с женой отвозил младшего ребенка в садик. Мы уже отъехали от садика метров на сто, и тут четыре черные машины блокировали наше движение, выскочила толпа мужчин с автоматами, меня положили на асфальт, надели наручники. Одни сели в нашу машину — и с женой поехали домой делать обыск, другие поехали со мной в мою мастерскую. Потом отвезли меня в МГБ [министерство госбезопасности], забрали компьютер и начали изучать мой аккаунт в фейсбуке. В конце концов мое дело состояло из трех папок, где было около 500 листов. Это все — распечатки моих постов в фейсбуке. Все обвинения базировались на них.

Взятые украинской армией пленные из Донецкой и Луганской областей, октябрь 2015 года

Алексей Филиппов / AFP / Scanpix / LETA

Изначально, когда меня приняли, мне инкриминировали статью 343 уголовного кодекса ЛНР — это разжигание вражды по расовому признаку, то есть к русскому населению. Когда стали проверять переписку в фейсбуке, нашли мои сообщения, где я передавал ВСУ [Вооруженные силы Украины] и волонтерам координаты позиций сепаратистов. Эти сведения были отнесены к военной тайне — за это мне инкриминировали измену родине и шпионаж в пользу иностранного государства. В скобках было написано: иностранное государство — это Украина.

Я полгода сидел в подвале в МГБ, а 31 мая 2017 года меня перевели в луганское СИЗО, и до момента обмена я был там.

Подвал — в здании [МГБ ЛНР; до начала конфликта тут располагалось управление СБУ по Луганской области], там восемь камер разного размера. Три камеры достаточно просторные, еще пять камер маленькие — на одного-двух человек. В шесть утра подъем, с конвоем, по одному, людей выводили в туалет — он один на весь подвал. После туалета завтрак, после завтрака проверка заключенных. В течение дня могли вызвать на допрос. Часов в шесть вечера был ужин, через час — снова вывод по одному в туалет. На прогулку не выводили, все перемещения по территории были в наручниках и с мешком на голове. Окон в камере, естественно, не было.

Сокамерники у меня были разные. Были и люди с проукраинской позицией, и сепаратисты. Дольше всего я сидел с бойцом ВСУ, который проходил службу в [подконтрольной Украине] станице Луганской. Так получилось, что, когда он освободился с ночной смены и стоял на блокпосте, решил помочь бабушке дотянуть через мост тяжелые сумки до блокпоста сепаратистов. Когда он дотащил эти вещи, сзади его заблокировали тележкой с овощами, направили автоматы. Назад он отойти уже не смог, решил прыгнуть с моста. А он там очень высокий — метров 20, может больше. Парень прыгнул, немного не рассчитал и вместо воды попал в прибрежную зону. Сломал руку, ногу. Разведка сепаратистов его вытащила; отвезли его в больницу в Луганске, прооперировали и бросили в подвал.

Мне, можно сказать, повезло: они увидели в кошельке удостоверение об инвалидности и особо не били. Видимо, боялись, что убьют. Я отделался микроинсультом и синими [от ударов] ногами. А вот бойцов ВСУ, которые попадали в подвал, я слышал, что их избивали очень сильно. Приносили потом на простынях в бессознательном состоянии.

В СИЗО уже было получше, чем в подвале. Там был туалет в камере, кормили три раза в день, можно было выходить на прогулки. Чуть-чуть полегче.

Суды начались в июне 2017 года, но у меня [уже тогда] была надежда, что меня поменяют. Еще в декабре 2016 года мне говорили, что меня подали на включение в списки на обмен.

Конечно, я хочу забрать семью в Киев, но пока возможности такой нет. Сейчас выйду из больницы, буду думать, что делать дальше. Буду искать работу по своему профилю, по-прежнему надеюсь, что еще вернусь в украинский Луганск.

Иван Тыренко

26 лет, житель Бердянска (Запорожская область), украинский доброволец, провел в плену около полутора лет

Чувствую себя нормально — ну, настолько нормально, как можно себя чувствовать после плена. Приходят волонтеры, помогают.

Люди в форме без опознавательных знаков и сотрудник милиции перекрывают одну из улиц в Донецке, 12 июня 2015 года

Андрей Бородулин / AFP / Scanpix / LETA

Я диверсант, попал в плен при выполнении задачи — нужно было пройти через блокпост сепаратистов. Но на меня там уже была ориентировка, и по ней меня схватили и посадили в плен. (Смеется.) Это было 8 мая 2016 года, около Еленовки в Донецкой области. Мне было приятно, что мной заинтересовалось много людей — шесть человек на одного меня. Зашли в автобус, начали сверять фотографии, сверили — и я сразу получил прикладом в лицо. Потом меня затащили в какую-то комнату, сепары возмущались, что на меня в их базе нет никаких дел.

Потом меня отвезли в Донецк, в здание УБОП, там сидела их контрразведка. Привезли меня где-то в 12 дня, допрос продолжался до 12 ночи. Потом отвезли в изолятор временного содержания, там меня отказывались брать, потому что я был в очень плохом состоянии. Синий, что [купюра] пять гривен, — били очень сильно.

Потом меня отвезли в МГБ, я там пробыл три дня на допросах. После них отправили на гауптвахту, там уже не сильно пытали. Гауптвахта — это тюрьма для своих же сепаров, но только военных [которые выступали на стороне ДНР и в чем-то провинились]. Два раза в день выводили в туалет, кормили ужасно — давали комбикорм, который свиньям обычно дают. Потом меня перевезли в Макеевку, и я там сидел год, до обмена. Кормили уже получше, три раза в день.

Я доброволец, никто не понимал, из какого я батальона, — и поэтому получал за всех — за [признанную в России экстремистской и запрещенную организацию] «Правый сектор», [добровольческие батальоны] «Азов» и «Айдар». Военных же старались не сильно трогать, потому что вроде как Захар [глава ДНР Александр Захарченко] запретил это. А таких, как я, называли спецконтингентом. И вымещали всю злость.

У меня не было ни приговора, ни статьи. Только допросы были — и все, даже ничего не предъявляли. Допрашивали о целях и задачах приезда. Я старался не отвечать. Мне давали подписывать бумажки, что я и Захарченко убить хотел, и [полевых командиров сепаратистов] Моторолу с Гиви. Хотели показать, какого важного диверсанта поймали. Я подписал все, конечно. У меня не было столько здоровья, чтобы не подписывать.

Я услышал про обмен по радио. Этот их [министр обороны ДНР] Эдуард Басурин сказал, что вроде как будет, но точно не было известно когда. Что меня обменяют, узнал в последний день — сначала особо и не верил.  

Николай Герасименко

41 год, житель Кривого Рога, военнослужащий 40-го отдельного мотопехотного батальона «Кривбасс»; провел в плену около трех лет

Настроение уже получше. Чувствую себя средне: конечно, есть проблемы со здоровьем. Все ребята, которые вернулись, проходят обследования. Когда выпишут, еще неизвестно.

[В день освобождения] мыслей особо не было — эйфория только какая-то. Все было непонятно, и только когда я уже Ирину Геращенко увидел — понял, что обмен действительно состоится.

Колония в Макеевке, Донецкая область

Валерий Шарифулин / ТАСС / Vida Press

Об обмене я узнал за два дня до него — по местному радио объявили. А через час открылись двери [в камеру], и нам сказали: вот, будет обмен, готовьтесь. Ну я сразу спросил: это как, все попадают? Мне ответили, что из этой камеры все. Я просто привык все уточнять, тем более подозревал, что не всех обменяют. Так оно и вышло — часть ребят осталась, их не отдали.

Сидел я в Макеевской колонии. Нас в камере было три человека — все мои сослуживцы. Мы были отдельно от общей массы осужденных. Там [в Макеевской колонии] я провел полтора года. Изначально меня брали их казачки, отправили в Донецк.

Мы попали в их засаду 9 февраля 2015 года. Тогда [сепаратисты] перекрыли дорогу. [Это было] на выезде из Дебальцево, в сторону Артемовска. Я был за рулем автомобиля, со мной было еще три человека.

Я служил в батальоне «Кривбасс», который они [сепаратисты] очень сильно не любили, мы им очень хорошо насолили с 2014 года.

В плену было все. Больше ничего не скажу.

Предъявы мне начали бросать в феврале 2016 года. Обвиняли в «пособничестве террористам» — по их местному криминальному кодексу это статья 230, часть 3. Потом я читал [обвинение] и говорил: в 2014 году, как написано в вашем обвинительном листе, я ездил по территории Докучаевска, Старобешево — а это была территория Украины! Они же уже тогда считали, что это территория их, ДНР, была. Мне кидали предъявы, что я совершал какие-то преступления. Я им говорю: вы же понимаете, это все ни о чем, филькина грамота. И она [следователь] прекрасно понимала это, но ей надо же было что-то мне предъявить.

Время назад не вернешь. Я думаю, что я не зря там находился. Надеюсь на это.

Половина моей души еще находится там, потому что там остались ребята, с которыми я провел не один день, и они выживают в тех условиях. В каких именно условиях, я говорить не хочу. Не хочу им навредить.

Я же для начала хочу восстановить здоровье, а потом будет видно — не исключаю, что вернусь в армию служить.


Источник: meduza.io