После удачного, по мысли белорусских идеологов, проведения 5?9 июля в Минске сессии Парламентской ассамблеи ОБСЕ, одним из главных итогов которого стало осуждение российской «аннексии Крыма», за что проголосовало четверо депутатов белорусского парламента, которые являются также членами Союзного с Россией парламента, в белорусской публицистике начала набирать обороты тема Минска как «Хельсинки-2». На эту тему сделан целый ряд публикаций, призванный усилить эффект Минска как переговорной площадки и представление о республике как о доноре региональной стабильности.
Так, в этих публикациях подчеркивается, что руководство ОБСЕ позитивно восприняло идею официального Минска запустить второй Хельсинкский процесс, что Минск, успешно освоив формат переговорной площадки между ДНР и ЛНР и официального Киева, может пойти еще дальше и предложить площадку для переговоров России и ЕС и так далее.
В том, что руководство ОБСЕ позитивно восприняло идею Хельсинки-2, нет ничего удивительного — эта организация и была создана Хельсинкскими соглашениями 1975 года. Поэтому, естественно, что европейским чиновникам с целью бюджетной, политической и иной раскрутки своей организации второе дыхание не повредит, а только наоборот. Думаю даже, что идея Хельсинки-2 была одной из задумок руководства ПА ОБСЕ, которому очень выгодно, чтобы эта идея исходила не от него самого, а от третьей стороны, что и было доверено озвучить Минску в качестве своеобразного «бонуса».
Несомненно, это занимательный поворот во внешнеполитической линии союзника. Действительно, интересно — сможет ли Минск повернуть время вспять и воспроизвести для нынешней России тот формат Хельсинки-1975, который и стал одной из вех исторического и концептуального поражения престарелого советского руководства, которое, пытаясь обеспечить себе и своим детям спокойную и сытую жизнь, не разглядело того троянского коня, который был спрятан в этих соглашениях, и предало будущее всей страны?
Чтобы не было двойных толкований, сразу отмечу личное отношение к данной проблеме. То, что рано или поздно по сюжету «Крестного отца» кто-либо из бывших союзных республик предложит Москве Хельсинки-2 в качестве новой платформы объединения с Европой, — стало понятно достаточно давно. Удивительно то, что эту инициативу озвучил официальный Минск. Поэтому еще в ноябре 2015 года, когда ни о каких Хельсинки-2 в Минске еще и речи никто не вел, на страницах ИА REGNUM я обозначил свое отношение к данной проблеме:
«Ни о каком мирном переходе к новому мироустройству, новому «мирному сосуществованию двух систем», новому «Хельсинкскому соглашению» и так далее не может быть и речи. Запад просто так с трона не уйдет. Соответственно, нам для изменения старого мирового порядка остается только один путь — война. А степень ее горячести будет определяться только одним — нашим желанием занять свое место в мире и, соответственно, готовностью идти на жертвы, так как вопрос стоит уже исключительно в одной плоскости — чьи народы выступят в качестве благодатного навоза для сытой и интересной жизни других народов». Россия и ведет войну с 2014 года. Пока на дальних подступах и пока успешно. Как будет дальше — покажет время.
Теперь же о теории вопроса. После распада СССР руководство России не один раз предлагало Европе выстроить новую платформу безопасности в Европе. Так, одним из наиболее крупных и серьезных предложений этой области стала инициатива президента России Дмитрия Медведева от 5 июня 2008 года о разработке Договора о европейской безопасности. Его суть — создать в области военно-политической безопасности в Евро-Атлантике единое, неразделённое пространство, чтобы окончательно разделаться с наследием холодной войны. С этой целью Дмитрий Медведев предложил закрепить в международном праве принцип неделимости безопасности.
Речь идёт о юридическом обязательстве, в соответствии с которым ни одно государство и ни одна международная организация в Евро-Атлантике не могут укреплять свою безопасность за счёт безопасности других стран и организаций. С момента объявления этой инициативы прошло уже более семи лет, однако никто не торопится ее реализовывать, хотя принцип «неделимости безопасности» является абсолютно равноправным. Так как Запад не хочет подписывать с Россией равноправное соглашение, то, естественно, он заинтересован в новом Хельсинки-2, где будет спрятан очередной троянский дипломатический конь.
И если союзник России выступает с такой идеей, то неплохо бы было в Минске сначала разобраться с тем, что собой представляют Хельсинкские соглашения 1975 года и как к ним относятся в Москве.
Вот типичная оценка Хельсинки-1975 в российской политологической мысли: «К сегодняшнему дню от Хельсинкского Соглашения не осталось ничего. Все разрушено Западом, который и далее хочет играть роль единственной силы. Невозможность делегации нашей страны полноценно участвовать в юбилее (40 лет) соглашения, подписанного в столице Финляндии, весьма характерно. Сложно представить себе, чтобы в 1975 году кто-то мог внести членов Политбюро или Генсека КПСС в какие-то санкционные списки. Это нонсенс — когда руководителей стран, с которыми надо вести переговоры… не пускают на них. И это символ.
Нет больше Хельсинкского мира. Нет нерушимых границ в Европе. Вообще ничего нет. Кроме армии и флота России, которые и есть единственная гарантия нашего существования как народа, как уникальной Русской цивилизации. А «уроки Хельсинки» — уроки нам всем. Нельзя верить Западу. Обманет и нарушит договоренности при первой возможности. А нам нельзя становиться слабыми — все договоры Запад соблюдает только до тех пор, пока вы сильны».
Почему в российской политической мысли последних лет сложилось устойчивое понимание Хельсинки-1975 как одного из основополагающих концептуальных поражений позднего СССР, который через 10 лет и привел к перестройке, которая стала уже горячей фазой развала Союза?
Дело в том, и это главная стратегическая и концептуальная ошибка советского руководства, что советские руководители хотели договориться с Западом, чтобы спокойно жить. Поэтому они купились на идею мирного сосуществования двух систем, «интеграции» систем, в то время как США вели идеологическую и иную войну с СССР и не планировали останавливаться. Кстати, «Закон об освобожденных народах» действует до сих пор, и его никто не отменял. В этих условиях основная задача Хельсинки заключалась в том, чтобы усыпить бдительность советского руководства, представить ситуацию якобы таким образом, что обо всем «договорились» (в том числе нерушимость и признанность границ), хотя подрывная работа против СССР после Хельсинки только усилилась, так как советское руководство согласилось с мониторингом общественных процессов. А где мониторинг общественных процессов на чужих территориях — там и «цветные революции»:
«Первая корзина» содержала так много приятных вещей (в первую очередь признание ГДР в качестве полноправного государства), что, в конце концов, Брежнев и его коллеги по Политбюро решили проглотить и малопонятный гуманитарный довесок из «третьей корзины». Казалось, игра стоила свеч, тем более что требования «третьей корзины» Советский Союз всеми силами саботировал и минимизировал почти до самой своей смерти. «Третья корзина» — приоритет прав человека, требование открытости — разрушала тот самый послевоенный статус-кво, который «первая корзина» должна была увековечить. Именно «третья корзина» стала секретной идеологической начинкой «троянского коня», из нее западные идеологи продолжают воспроизводить мутации революционных проектов для экспорта в государства из своего черного списка.
Как теперь становится ясно, «третья корзина» перевесила первую, хотя в это не верили многие как в советском блоке, так и на Западе. «Заглотив в 1975 году наживку в виде признания границ в Европе, советское руководство оказалось на крючке, с которого уже не смогло соскочить, — считает директор Центра по международной политике Института США и Канады РАН Анатолий Уткин. — Когда Горбачев согласился в конце 80-х годов обсуждать на международных саммитах гуманитарные вопросы вместе с разоруженческими и политическими вопросами, этот крючок начал действовать вовсю».
«Я потерпел неудачу в попытках пригласить советское руководство хотя бы взвесить, насколько наша военная концепция согласуется с меняющейся европейской действительностью. Мои размышления преподносились на фоне информации о проработке в НАТО способов действий на случай антирежимных волнений в Польше, ГДР или в других странах ОВД» — вспоминает Фалин. — В наше время такие волнения назвали бы «оранжевыми революциями».
Принятый в 1975 году принцип невмешательства в Политбюро понимали по-старому: предполагалось, что вмешательство — это вооруженное вторжение, шпионаж и т.п. Однако они проглядели, что обязались соблюдать права человека, а подобное соблюдение подразумевает мониторинг. И подобный мониторинг, согласно западной идеологии, вмешательством во внутренние дела не является. А от мониторинга — один шаг до прямой поддержки оппозиционных движений. Технология «оранжевых революций», если верить Фалину, была опробована уже в конце 70-х годов: «Провозглашенный отказ от вмешательства в чужие внутренние дела не мешал атлантистам планировать вмешательство за гранью фола. Шло совершенствование методов вовлечения больших масс населения в уличные демонстрации, расстройства с их помощью структур общественного порядка, а также «мирного» блокирования в странах ОВД советских войск».
Вот теория этого вопроса. Теперь что касается практики.
Во-первых, ОБСЕ как структура в Москве не вызывает никакого доверия. Сегодня это насквозь идеологизированная организация, которая не замечает очевидного и зациклена исключительно на российской «аннексии Крыма». О каких договоренностях в духе Хельсинки-2 может идти речь, если вопрос выхода России из ОБСЕ, а, следовательно, признания категорически неудовлетворительным и провальным формата Хельсинки-1975 для СССР-России, в Москве не снят с повестки дня?
Во-вторых, о каких договоренностях в духе Хельсинки-2 в рамках ОБСЕ может идти речь, когда российскую делегацию не пускают на празднование 40-летия этой организации в сами Хельсинки? Напомню, что скандал со спикером российской Госдумы Сергеем Нарышкиным и депутатами Госдумы состоялся совсем недавно — в 2015 году, когда под надуманными предлогами их не пустили в Финляндию как раз на июльскую сессию ПА ОБСЕ.
В-третьих, Хельсинки-2, как и Хельсинки-1, могут быть только формой капитуляции России перед объединенным Западом. Если результатом Хельсинки-1 стал распад СССР, то результатом Хельсинки-2 может стать только дальнейшее отступление России и ее развал как и СССР. Соответственно, возникает вопрос: зачем официальный Минск — союзник Москвы — выступает с этой инициативой? Понятно, что руководству страны на таком серьезном форуме необходима была громкая инициатива. Вот и всплыла, с подсказки ОБСЕ и главы МИД РБ Владимира Макея, идея о Хельсинки-2.
Президент, естественно, ухватился за эту идею, однако, как мы показали, эта идея с душком и однозначно со вторым, а то и третьим дном, притом откровенно антироссийским. Также понятно, что глава государства, возможно, не в теме подводных камней Хельсинкского процесса. Допустим. Но внешнеполитическое ведомство-то и его руководитель не могут быть не в курсе истинного смысла Хельсинки-1975 в контексте распада Советского Союза. Естественно, Макей и провел свою и чужую линию, подставляя в очередной раз президента.
Почему-то сюжет с Хельсинки-2 напомнил мне один эпизод первой части фильма «Крестный отец», когда отец мафиозного клана до своей смерти успевает дать сыну один очень дельный совет, который и спасает жизнь всему клану после его смерти. Советники иногда могут сыграть роковую роль, если вовремя не разгадать их двойные и тройные игры…
Однако возникает логичный вопрос: а где были в момент принятия решения о концепте «Хельсинки-2» другие структуры — Совет безопасности, КГБ республики, администрация президента? И тут одно из двух. Или они согласны с тем, что Хельсинки-2 можно предлагать Москве как «восхитительную» инициативу, и тогда они тоже подставляют главу государства, что говорит о большой вероятности того, что внутриэлитный консенсус в отношении преемника действующего главы государства уже сформирован. Либо в этих структурах, если они не понимают, какого уровня подстава выносится на уровень главы государства, нет людей с достаточным уровнем образования и профессионализма, чтобы работать с концептами подобного уровня. Но если таких людей нет, то, как модно сейчас говорить, можно было бы и погуглить…
Поэтому, с учетом вышеизложенного, не отвергая идею необходимости ведения переговорного процесса между Россией и Западом, как и не отвергая идею Минска как переговорной площадки для этих переговоров, какая идея со стороны Минска была бы гораздо более фундаментальной концептуально и исторически более укорененной, чем идея Хельсинки-2, знаменующая собой концептуальное поражение СССР и поэтому неприемлемая для Москвы?
Если и может быть некий равноправный формат для диалога России и Запада, то это может быть только Ялта-2 в ее историческом понимании как тот формат, который заложил мир после Второй мировой войны на равноправных основаниях, и предложенный Москвой в 2008 году Договор о европейской безопасности, основанный на принципе «неделимости безопасности».
Если бы официальный Минск выступил с этой идеей — это была бы действительно серьезная, вдумчивая и фундаментальная инициатива, с очень большой исторической перспективой, особенно с учетом фактора отношений между Владимиром Путиным и Дональдом Трампом, которую могла бы поддержать и Москва и которая, несомненно, вошла бы в золотой фонд белорусской дипломатии, вернув ее на уровень дипломатии времен Громыко. Все остальное — это более или менее откровенные игры в капитуляцию России под маскировкой того или иного красивого троянского коня.
Источник: regnum.ru
