Время войны и время человеческого достоинства
В автобусах, трамваях и троллейбусах Донецка вам при всем желании едва ли удастся обнаружить людей, чьи лица были бы наполнены радостью, на чьих устах играла бы безмятежная улыбка, свидетельствующая о том, что человек пребывает в мире и согласии с окружающей его реальностью.
Все совсем наоборот. Пассажиры напряжены и хмуры, и если обмениваются вполголоса новостями, то главным образом негативного свойства. Темы не меняются месяцами: бешеные цены, оскорбительно низкие зарплаты и пенсии, очередные обстрелы, погибшие и раненные, непонятная обстановка внутри республики.
Но если в предвоенном Донецке этот неблагоприятный эмоциональный фон продуцировал бы срывы, скандалы, взаимные оскорбления, а то и доводил бы людей до драк, то сегодня ничего подобного нет. Все насупленные и раздраженные, тем не менее, предупредительны, вежливы и подчеркнуто бережны в обращении со словами.
Три года тому, 14 апреля, исполняющий обязанности президента Украины Александр Турчинов подписал указ о начале АТО на востоке Украины. Как за прошедшее время изменился донецкий характер, как за несколько лет войны сложился абсолютно новый психологический и ценностный рельеф гражданина непризнанной Донецкой народной республики? В довоенные времена Донецкая область, родина беглого президента Януковича, была едва ли не самым жестким и беспредельным регионом Украины, наводившим ужас на другие территории страны. Ее ментальность была сформирована криминалом, который, если брать Украину в целом, именно здесь получил свою основную прописку.
Это неудивительно. На юго-востоке были сосредоточены основные промышленные активы страны и в силу этого в 90-е годы прошлого века он стал ареной беспощадных криминальных войн, по ходу которых в мир иной отправлялись те, кому не хватало животной беспощадности, чтобы без малейших сомнений идти по головам себе подобных, ломая позвонки и шеи, убивая, взрывая, делая это открыто и демонстративно. Человека, к примеру, могли убить на тщательно охраняемой территории аэропорта прямо в момент выхода из самолета по трапу. Все должны были точно знать, кто является истинным хозяином города.
В результате выживали и становились владельцами гигантских состояний самые беспринципные и жестокие, наиболее бессердечные и холодные, для которых цена человеческой жизни была даже не нулевой, а отрицательной величиной. По второму кругу криминальная карусель, правда, без прежнего остервенения, пошла уже после того, как президентом был избран Виктор Янукович, который, к слову и сам являлся одним из представителей крупного донбасского капитала.
Это уже не были бандитские войны, чистый криминал уже потерял былые позиции. Теперь все операции по отъему бизнеса производились чище — обладание властью позволяло давить на деловой мир с помощью официальных структур. Дончане хорошо помнят, как после ежедневных вечерних посиделок в ресторанах на бульваре Пушкина уже в позднее время по городу разъезжались на «Лэнд Крузерах» и «Гелендвагенах» сотрудники силовых структур. Сотрудники ГАИ прекрасно знали, кто едет в этих машинах, ни одному из них не пришло бы в голову взмахнуть палочкой, чтобы остановить явно нетрезвого водителя.
Все это не могло не сказываться на донецком характере. Право сильного работало как ценностная норма, начиная сверху и заканчивая низами. Просто, если наверху были гигантские заводы и промышленные предприятия с квалифицированными и эффективными службами безопасности, куда набирали бывших силовиков, то внизу — незарегистрированные копанки, контроль над которыми держала местная братва.
С началом боевых действий картина резко переменилась. Протесты на Донбассе носили, помимо прочего, еще и ярко антиолигархический характер. Людьми, выходившими на площади донбасских городов, двигало не только нежелание мириться с происходящим в Киеве, но и чувство глубочайшей несправедливости того положения вещей, которое вывело на позиции хозяев края местный олигархат. Да, собственно и сама война не оставила как крупному, так и мелкому криминалу жизненного пространства в регионе. С одной стороны, олигархи моментально лишились какого-либо политического влияния в республиках, кое-как поддерживая собственные активы в рабочем состоянии; с другой, бывшие владельцы копанок либо ушли на украинскую сторону и влились в различные тербатальоны (случай с «Торнадо» — самый известный), либо попытались примкнуть к ополчению, чтобы, получив в руки оружие, заниматься привычным делом. Уже к 2015 году почти все такие персонажи были выявлены и так или иначе нейтрализованы.
Война диктовала собственную логику человеческих отношений. Многократно повысились в цене традиционные, извечные смыслы, составляющие саму суть существования человека: взаимопомощь, сочувствие, бережное отношение друг к другу — все это внезапно обрело какую-то пронзительную ясность и стало вновь бесценным даром, которым обменивались оказавшиеся под обстрелами, в замерзающем, пустом и голодном городе люди. Выжить можно было только сообща, только восстановив свой человеческий облик, старательно стиравшийся годами криминального беспредела.
Об обязательных взятках забыли хирурги, ломившие за любую операцию в предвоенный период немыслимые цены. Теперь те, кто остался, с утра до вечера оперировали раненных, падая с ног от усталости, не помышляя о том, что можно потребовать деньги у человека, оказавшегося в одной с тобой ситуации — под огнем. Помощь голодающим старикам, шефство над детскими садами и домами — все это приобрело невиданные масштабы, став для многих смыслом существования.
Донецкий характер начал возвращаться к своим исконным истокам, заложенным культурой и верой. Глядя вчера на огромные толпы людей, пришедших святить куличи и яйца в кафедральный собор Донецка, я понял, что это чувство общности и единения в горе и радости стало чем-то вроде новой идентичности дончан — психологической и нравственной.
Чего уж скрывать: жители ДНР живут трудно и плохо. Уровень благосостояния одного из самых богатых в довоенный период регионов Украины скатился на самое дно. Но и это, наверно, можно было бы пережить, если бы было понятно, когда, наконец, закончится выматывающая жилы, ежедневно уносящая жизни война. Но нет, этого понимания как не было, так, похоже, и не будет в обозримой перспективе. Оттого и хмурятся люди в автобусах и трамваях, оттого они и не могут расслабиться и вновь начать улыбаться.
И многое из того, что казалось навсегда ушедшим в прошлое, начинает возвращаться. Взятки на блокпостах, в больницах, ярмарка тщеславия представителей новой элиты — все это снова есть, хотя далеко и не в прежних масштабах. Накапливавшееся годами не уходит в одночасье. Но вот что точно уже не стереть из человеческой памяти — это опыт войны, опыт выживания за счет оказавшихся неискоренимыми ресурсов человеческой совести. Эта память, я верю, формирует новый донбасский характер — характер, которому еще только предстоит стать смыслом, наполняющим новые времена.
Кость Бондаренко
Источник: ruspravda.info
